С другой – автократическая оппозиция, которая борется с властью, прибегая лишь к популистским методам, поскольку попытки апеллировать к разуму общества доказали свою бесперспективность. Неспособность российских элит к компромиссам породила соревнование популистских моделей.
Недавние массовые протесты вновь возбудили интерес к фигуре Дмитрия Медведева. С одной стороны, антикоррупционные выступления вроде бы являются небольшим шагом к демократизации общества, которую либеральные силы могут приветствовать. С другой – удар по премьеру, считающемуся системным либералом, усиливает, по мнению некоторых комментаторов, позиции авторитарных сил.
Однако в действительности на вопрос, как нам относиться к Медведеву, не может быть ответа. По той простой причине, что и вопроса такого быть не может. Данная проблема целиком сконструирована из трех «импортированных с Запада» стандартных представлений. Во-первых, что премьер-министр как второй по рангу человек во власти обязательно должен быть фигурой влиятельной. Во-вторых, что среди влиятельных властных группировок существует политическая борьба и ослабление некоторой крупной фигуры автоматически усиливает позиции ее противников. В-третьих, что возможная победа в этой борьбе «прогрессивных сил» способна сделать наш режим лучше, поскольку это так называемый «гибридный режим», а не авторитарный.
Но в нашей сегодняшней действительности данные представления совершенно неверны. Спорить в подобном ключе все равно что спорить о тонкостях вкуса зарубежных сыров разного сорта, имея вместо них сырный продукт. Точно так же, «попробовав на вкус» действия Медведева, мы обнаружим, что он не является влиятельным либеральным политиком.
Рента вместо идей
Отечественная политика «премьерозамещения» установилась еще после отставки Михаила Касьянова в начале 2004 года. Владимир Путин лично определяет основные параметры экономического курса и лично работает с ключевыми министрами. Глава правительства ему, собственно говоря, вообще не нужен. Никогда он не передоверяет премьеру решение ключевых вопросов жизни страны. Даже с тех времен, когда Медведев занимал президентский пост и обладал, соответственно, большим пространством для самостоятельных действий, у нас осталось совсем немногое, типа переименования милиции в полицию. Что уж говорить о самостоятельности Дмитрия Анатольевича как премьер-министра?
Все вышесказанное, правда, не означает, что должность главы правительства – это рудимент, оставшийся от тех времен, когда Борис Ельцин «работал с документами», плохо ориентируясь в пространстве, а в это время кто-то хорошо ориентирующийся должен был управлять страной. Премьер-министр очень важен для путинской системы, но он выполняет на деле совсем иную функцию, чем нам кажется. Своими слабостями и странностями эта фигура подчеркивает силу и мощь президента.
Все чаще возникающий сегодня вопрос «если не Путин, то кто?» в значительной мере является порождением политики тщательного подбора слабых премьеров (Фрадков – Зубков – Медведев), а также малохаризматичных парламентских лидеров. Все публичные фигуры у нас «жидковаты» и «мелковаты» в сравнении с лидером, и это неслучайно.
Предполагать, будто Медведев, если не поминать его всуе и в антикоррупционных расследованиях, станет бороться за либерализацию режима, все равно что надеяться на Зюганова как борца за мировую революцию или на Жириновского, совершающего «последний бросок на юг» для подчинения Азии нашему влиянию.
При этом борьба между «башнями Кремля», конечно же, существует. И временами мы видим следы этой борьбы, пробуждающие надежду, что, мол, поднимется вдруг богатырь и выведет Россию на европейский путь. Однако все меньше становится бойцов. При этом европейский путь по-прежнему далек. Поскольку борьба осуществляется не за идеи, а за статус и ресурсы. Иными словами, за то, что в социальных науках называется сегодня рентоориентированным поведением, не имеющим никакого отношения к борьбе идей. И происходящее время от времени обнаружение у борцов и представителей их круга роскошных вилл, офшорных счетов и богатых друзей есть наглядное проявление подобного поведения.
Трудно сказать, склонны ли вообще властные персоны к поиску идей или только к поиску ренты. Возможно, кто-то из них и впрямь хочет как лучше. Но склонность к поиску идей, противоречащих генеральной линии, у нас жестко пресекается, тогда как склонность к поиску ренты даже поощряется свыше, если, конечно, человек знает меру и по чину берет.
То, что внутри режима осуществляется борьба за статус и ренту, а не борьба за выбор здравой идеи и верного пути, определяет характер режима как авторитарного, а не гибридного. Как бы ни складывалось соотношение сил между борцами, политическая система не может стать более демократичной, поскольку за демократию там наверху вообще никто не борется. Система может стать более медведевской или более сечинской. В ней может возрасти роль тех, кто налегает на нефть, а может тех, кто налегает на Крым.
Выбор модели трансформации системы происходит в зависимости от вызовов, которые она объективно получает, а не в зависимости от желаний отдельных персон. Скажем, когда российская экономика по итогам 2013 года вошла в стагнацию, Кремлю понадобились такие способы поддержания популярности властей, которые не связаны с увеличением реальных доходов. И тут же срочно понадобилось спасти Крым от бандеровской угрозы. Возможно, если бы нефть в начале 2014 года торговалась по $200 за баррель и денег в бюджете хватало на всевозможные выплаты населению, про Крым вообще бы в Кремле не вспомнили.
Таким образом, у нас получается три вывода. Во-первых, Медведев не является политической фигурой: Кремлю он нужен лишь для того, чтобы на его фоне хорошо выглядел Путин и сам Кремль выглядел получше в глазах части населения. Во-вторых, обществу не имеет большого смысла поддерживать кого-то в борьбе между башнями Кремля, поскольку это борьба за ренту, а не за реформы. В-третьих, наш политический режим реформируется сверху лишь ради самовыживания, а не ради выживания страны.
Дмитрий Медведев оказался оптимальной фигурой для атаки Навального, поскольку, во-первых, он наиболее известен среди приближенных Путина (бывший президент). Во-вторых, он наиболее статусная фигура в элите (все-таки премьер-министр). А в-третьих, он давно уже вызывает отторжение у той части российского населения, которая связывала некоторые надежды с его президентством и потом сильно разочаровалась. В этом смысле атака на Медведева в большей степени представляла собой атаку на путинскую политическую систему, чем разоблачение династии Чаек или обнаружение якунинского шубохранилища.
Кроме уточки
Ключевым вопросом в действиях несистемной оппозиции сегодня является вовсе не вопрос о мифических либеральных союзниках наверху, а вопрос о союзниках внутри самой себя. Заострив внимание на проблеме коррупции, Навальный предельно деидеологизировал оппозицию. Он попытался выбрать то, что в наибольшей степени может объединять левых и правых, либералов и националистов. Или, точнее, унылой правоконсервативной, клерикальной системе, опирающейся на традицию и пытающейся объединить весь народ под предлогом противостояния коварной Америке он противопоставил задорную популистскую агитацию, объединяющую всех, кто не ухватил свой кусок пирога, против тех, кто схватил столь много, что не может проглотить.
Естественно, такой подход не устраивает многих людей, смотрящих на оппозицию как на идейное противостояние системе. Навальный выглядит пустым, легковесным, и все чаще раздаются вопросы: что у него в голове на самом деле кроме иронии про домик для уточки? Эти вопросы, увы, сегодня столь же бессмысленны, как и вопрос о либеральном Медведеве.
Долгие неудачи российской оппозиции продемонстрировали две проблемы. Во-первых, последовательное идейное противостояние авторитарному режиму слишком слабо, чтобы претендовать на успех. Во-вторых, объединение разных политических сил на какой-либо общей платформе не удается. Сегодня разговоры про единый фронт оппозиции стали столь же отвлеченными, как разговоры про либеральные реформы Медведева. Богатый опыт показывает, что не будет ни того ни другого.
Поэтому в нынешней ситуации несистемная оппозиция становится автократической по методам своей работы. Кто хочет оставаться в политике, движется в сторону Навального, или из политики (как борьбы за власть) фактически уходит. Такой человек может оставаться весьма популярным комментатором или блогером, с мнением которого считаются десятки тысяч интеллектуалов, но возглавлять многомиллионные массы он уже не будет.
А возглавлять массы будет человек, говорящий то, что они желают слышать. До сих пор в этом деле однозначно лидировал Путин, но он в какой-то мере отвечает еще и за реалии. Но оптимизма по поводу окружающей реальности стало меньше, и это отражается на положении Путина. Отсутствие оптимизма вновь порождает спрос масс на популизм. Инициативу перехватывает Навальный, способный столь же умело говорить, но не отвечающий за реалии, потому что находится в оппозиции.
Это, конечно, грустная история. С одной стороны жесткая авторитарная власть без либеральных крыльев, на которые мог бы надеяться сторонник умеренных реформ в рамках законности. С другой – буйная автократическая оппозиция, которая борется с властью, прибегая лишь к популистским методам, поскольку попытки апеллировать к разуму общества доказали свою бесперспективность.
Подобное противостояние двух авторитарных сил есть следствие неспособности нынешних российских элит к компромиссам. Контакт по принципу «круглого стола» мог бы стимулировать трезвый разговор о наших проблемах. Но поскольку этот путь оказался закрыт, налицо соревнование популистских моделей.
Дмитрий Тренин
http://carnegie.ru/commentary/?fa=68683
Posted by НКО "Канадская служба новостей"
Комментариев нет :
Отправить комментарий